Отправлено: 12.02.08 19:06. Заголовок: «Кто это? Кто здесь?..

«Кто это? Кто здесь?» - тяжело дыша, скороговоркой бросил Артём. Но никто ему не отвечал. Вокруг него опять была густая пустота. Тогда он, вытерев пот со лба тыльной стороной ладони, заспешил в сторону Боровицкой. Призрачные стопы его преследователя с той же скоростью зашуршали в обратном направлении, постепенно стихая вдали, пока не канули в тишину насовсем. И только тогда Артём остановился. Он не знал, и не мог знать, что это было, он никогда не слышал ни о чём подобном ни от кого из своих друзей, и отчим не рассказывал ему о таком вечерами у костра. Но кто бы не шепнул ему в ухо приказание остановиться и подождать, теперь, когда Артём больше не боялся его, когда у него было время осознать и поразмыслить над произошедшим, звучал гипнотически убедительно.
Следующие двадцать минут он провёл, сидя на рельсе, раскачиваясь, словно пьяный, из стороны в сторону, пытаясь побороть озноб, и вспоминая странный, не человеку принадлежавший голос, приказавший ему ждать. Дальше он двинулся только когда дрожь начала наконец проходить, а страшный шёпот в его голове – сливаться с тихим свистом поднявшегося туннельного сквозняка.
Всё оставшееся время он просто шагал вперёд, стараясь ни о чём не думать, спотыкаясь иногда о лежащие на полу кабели, но это было самым страшным, что с ним случилось. Времени прошло, как ему показалось, немного, хотя он и не мог бы сказать, сколько, потому что в темноте минуты слиплись, когда он увидел в конце туннеля свет. Боровицкая.
Полис.
И тут же со станции послышался грубый окрик, грянули выстрелы, и Артём, отпрянув назад, спрятался в углублении в стене. Издалека неслись протяжные стоны раненых, брань, потом ещё раз, усиленный туннелем, громыхнула автоматная очередь. Жди...
Из своего укрытия Артём отважился показаться только через четверть часа после того, как со станции больше не доносилось ни звука. Подняв вверх руки, он медленно пошёл на свет.
Это действительно был вход на платформу. Дозоров на Боровицкой не выставляли, видимо, надеясь на неприкосновенность Полиса. За пять метров до того места, где обрывались круглые своды туннеля, стояли цементные блоки пропускного пункта и лежало в луже крови распростёртое тело. Когда Артём показался в поле зрения одетых в зелёную форму и фуражки пограничников, ему приказали подойти ближе и встать лицом к стене. Посмотрев на труп на земле, он немедленно повиновался.
Быстрый обыск, вопрос про паспорт, заломленные за спину руки, и, наконец, станция. Свет. Тот самый. Они говорили правду, они все говорили правду, и легенды не лгали. Свет был таким ярким, что Артёму пришлось зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Но он доставал его зрачки и сквозь веки, резал до боли, и только когда пограничники закрыли его глаза повязкой, глаза перестало саднить. Возвращение к той жизни, которой жили предыдущие поколения людей, оказалось болезненней, чем Артём мог себе представить.
Тряпку с глаз сняли только в караулке, похожей на все другие крошечной служебной комнате, облицованной растрескавшимся кафелем. Здесь было темно, только на крашенном охрой деревянном столе мерцала в алюминиевой миске свеча. Собирая жидкий воск пальцем и наблюдая, как он остывает, начальник караула, грузный и небритый мужчина в зелёной военной рубашке с закатанными рукавами и галстуке на резинке, долго критически рассматривал Артёма, прежде чем спросить:
- Откуда пожаловали? Где паспорт? Что с глазом?
Артём решил, что изворачиваться смысла не имеет, и рассказал честно, что паспорт остался у фашистов, и глаз тоже чуть было не остался там же. Начальник это воспринял неожиданно благосклонно.
- Знаем, как же. Вот, противоположный туннель выходит аккурат на Чеховскую. У нас там целая крепость выстроена. Пока не воюем, но добрые люди советуют держать ухо востро. Как говорится, si vic pacem, para bellum, - подмигнул он Артёму.
Последней фразы Артём не понял, но предпочёл не переспрашивать. Его внимание привлекла татурировка на сгибе локтя начальника караула – изуродованная радиацией птица с двумя головами, распахнутыми крыльями и крючковатыми клювами. Она что-то ему смутно напомнила, но что, понять он не мог. А потом, когда тот обернулся к одному из солдат вполоборота, Артём увидел, что точно такой же знак, но в миниатюре, был вытатуирован на его левом виске.
- И с чем вы к нам? – продолжал начальник.
- Я ищу одного человека... Его зовут Мельник. Прозвище, наверное. У меня к нему важное сообщение.
Выражение лица у того мгновенно переменилось. Лениво-добродушная улыбка сползла с губ, и глаза удивлённо блеснули в свете свечи.
- Можете передать мне.
Артём замотал головой, и, извиняясь, принялся объяснять, что никак нельзя, что секретность, вы понимаете, поручение было – сторого-настрого никому не говорить, кроме самого этого Мельника.
Начальник изучающе осмотрел его ещё раз, сделал знак одному из солдат, и тот подал ему чёрный пластмассовый телефонный аппарат, аккуратно отмотав прорезиненный телефонный шнур на нужную длину. Покрутив пальцем диск, он сказал в трубку:
- Застава Бор-Юг. Ивашов. Полковника Мельникова.
Пока он дожидался ответа, Артём успел отметить, что татуировка с птицей была и на висках у обоих солдат, находившихся в комнате.
- Как представить? – осведомился начальник караула у Артёма, прижав щекой буркнувшую телефонную трубку к плечу.
- Скажите, от Хантера. Срочное сообщение.
Тот кивнул, и перекинувшись ещё парой фраз с собеседником на другом конце провода, отсоединился.
- Быть на Арбатской у начальника станции завтра в девять. Пока – свободен, - и махнув рукой тут же отступившему от дверного проёма солдату, добавил, - вот, подожи-ка... Ты у нас, кажется, почётный гость и в первый раз... Держи, но с возвратом! – и он протянул Артёму тёмные очки в облезлой металлической оправе.
Только завтра? Артёма захлестнуло жгучее разочарование и обида. Ради этого он шёл сюда, рискуя своей и чужими жизнями? Ради этого спешил, заставлял себя через боль переставлять ноги, даже когда сил в них уже совсем не оставалось? И разве не срочное это было дело – сообщить обо всём, что знал этому чёртову Мельнику, который не может найти для него свободной минуты?
Или Артём просто опоздал, и тому уже было всё известно? А может, он уже знал нечто, о чём сам Артём ещё и не догадывался? Может, он опоздал настолько, что вся его миссия потеряла смысл...
- Только завтра? – не выдержал он.
- Полковник сегодня на задании, вернётся ранним утром, - пояснил Ивашов. – Иди-иди, заодно передохнёшь, - и он выпроводил Артёма из караулки.
Успокоившись, но всё же затаив свою обиду, Артём нацепил очки на переносицу и подумал, что они ему очень кстати – заодно и синяка под глазом видно не будет. Стёкла в них были царапаные и к тому же чуть искажали, но когда он, поблагодарив караульных, вышел на платформу, то понял, что без них ему было бы не обойтись. Свет от ртутных ламп был слишком ярок для него, да, впрочем, не он один не мог здесь открыть глаза – на станции многие прятали их за тёмными очками. Наверное, тоже нездешние, подумал он.
Видеть полностью освещённую станцию метро ему было странно. Здесь совсем не было теней. И на ВДНХ, и на всех других станциях и полустанках, где ему до сих пор пришлось побывать, источников света было немного, и они не могли вытянуть из мрака всё видимое пространство, поэтому лишь выхватывали его куски, и всегда оставались части, куда не проникал ни один луч. Теней у каждого было несколько, одна – от свечи – блёклая и чахлая, другая – багровая – от аварийной лампы, третья – чёрная и резко очерченная – от электрического фонарика. Они мешались, наплывали друг на друга, на чужие тени, пластались по полу иногда на несколько метров, пугали, обманывали, заставляли догадываться и додумывать. А в Полисе беспощадное сияние ламп дневного света испепелило все тени до одной.
Артём замер, восхищённо рассматривая Боровицкую. Она оставалась в поразительно хорошем состоянии. На мраморных стенах и белёном потолке не было и следа копоти, станция была убрана, а над потемневшим от времени бронзовым панно в конце платформы трудилась женщина в синей спецовке, усердно отскабливая барельеф губкой с чистящим раствором.
Жилые помещения здесь были устроены в арках. Только по две были оставлены с каждой стороны для прохода к путям, остальные, заложенные кирпичом с обеих сторон, превратились в настоящие апартаменты. В каждой был сделан дверной проём, и в некоторых даже стояли настоящие деревянные двери, и застеклённое окно. Из одного из них доносилась музыка. Перед несколькими лежали коврики, чтобы входящие могли вытереть ноги. Такое Артём видел впервые. От этих жилищ веяло таким уютом, таким спокойствием, что у него защемило сердце – перед глазами вдруг промелькнула какая-то картина из детства. Но самым удивительным было то, что вдоль обеих стен по всей станции была выстроена цепь из книжных стеллажей. Они занимали пространство между «квартирами», и от этого вся станция обретала какой-то чудесный, нездешний вид, напоминая Артёму описания библиотек в средневековых университетах, о которых он читал в книжке писателя Борхеса.
У дальнего края зала начинались эскалаторы - там находится переход на станцию Арбатская. Гермоворота оставались открытыми, но у перехода располагался небольшой блок-пост. Впрочем, всех желающих охрана беспрепятственно пропускала в обоих направлениях, даже не проверяя документов.
Зато настоящий военный лагерь находился у противоположного конца платформы – рядом с бронзовым барельефом. Там размещались несколько зелёных военных палаток с нарисованными на них знаками вроде того, что был вытатуирован на висках у пограничников – двухглавая птица. Там же стояла тележка с укреплённым на ней неизвестным оружием, которое выдавал только длинный ствол с раструбом на конце, чуть показывающийся из-под чехла. Рядом несли дежурство двое солдат в тёмно-зелёной форме, шлемах и бронежилетах. Лагерь окружал лестницу перехода, поднимавшуюся над путями. Светящиеся указатели поясняли, что там находится «Выход в город», и Артёму стали понятны принятые меры предосторожности. Вторая лестница, ведущая туда же, была и вовсе замурована стеной из огромных цементных блоков.
Посреди станции располагались крепкие деревянные столы со стульями, за которыми, оживлённо беседуя, сидели люди в долгополых серых халатах из плотной ткани.
Подойдя к ним поближе, Артём с удивлением обнаружил, что на висках у тех тоже были татуировки – но не птица, а раскрытая книга на фоне нескольких вертикальных чёрточек, напоминавших колоннаду. Перехватив пристальный Артёмов взгляд, один из сидевших за столом приветливо улыбнулся и спросил его:
- Приезжий? Впервые у нас?
От слова «приезжий» Артёма передёрнуло, но справившись с собой, он кивнул. Заговоривший с ним был ненамного его старше, и когда он встал, чтобы пожать Артёму руку, выпростав свою узкую ладонь из широкого рукава халата, оказалось, что и роста они приблизительно одинакового. Только сложен был тот более хрупко.
Звали его нового знакомого Данилой. Про себя он рассказывать не спешил, и было видно, что с Артёмом он решил заговорить, потому что любопытно было, что происходит за пределами Полиса, какие новости на Кольце, что слышно о фашистах и о красных...
Через полчаса они уже сидели дома у худого Данилы в одной из ютящихся между арками «квартир» и пили горячий чай, наверняка привезённый сюда окольными путями с ВДНХ. Из мебели в комнате был заваленный книгами стол, высокие, до потолка железные полки, тоже заставленные доверху толстыми томами, и кровать. С потолка свисала на проводе несильная, ватт на сорок, электрическая лампочка, освещавшая искусно сделаный рисунок огромного древнего храма, в котором Артём не сразу признал Библиотеку, стоявшую на поверхности над Полисом.
После того, как вопросы у хозяина закончились, пришёл черед Артёма.