Метро 2033 | Ролевая игра

- Через пять часов пятьдесят минут, - кивнул Артём, сжал Ульману руку и бросился бежать к блокпосту.
Увидев его снова, пограничник покачал головой.
- А в этом перегоне больше ничего странного не происходит? – вспомнил Артём.
- Ты про трубы, что ли? Ничего, залатали кое-как. Говорят, голова только кружится, когда мимо проходишь, но чтобы умирали – такого нет, - ответил пограничник.
Артём кивком поблагодарил его, зажёг фонарь и шагнул в туннель.
Первые десять минут в голове суматошно крутились какие-то мысли – об опасности лежащих впереди перегонов, о продуманном и разумном устройстве жизни на Белорусской, потом о «трамваях» и настоящих поездах. Но постепенно темнота туннеля высосала из него эти лишние, суетно мелькающие картинки и обрывки фраз. Сначала наступили спокойствие и пустота, потом он задумался о другом.
Его странствие подходило к концу. Артём и сам не смог бы сказать, сколько времени он отсутствовал. Может быть, прошло две недели, может – больше месяца.
Каким простым, каким коротким казался ему его путь, когда он сидя на дрезине на Алексеевской разглядывал в свете фонарика свою старую карту, пытаясь наметить дорогу к Полису... Перед ним тогда лежал неведомый ему мир, о котором достоверно ничего было неизвестно, и поэтому можно было набрасывать маршрут, думая о краткости дороги, а не о том, во что она превращала идущих по ней путников. Жизнь предложила ему совсем другой маршрут, запутанный и сложный, смертельно опасный, и даже случайные попутчики, разделявшие с ним лишь малый участок его пути, могли поплатиться за это жизнью.
Артём вспомнил Олега. У каждого – своё предназначение, говорил ему на Полянке Сергей Андреевич. Не могло ли быть так, что предназначением этой короткой детской жизни оказалось страшно, нелепо погибнуть – во спасение нескольких других людей? Во имя продолжения их дела?
Почему-то Артёму стало холодно и неуютно. Принять такое предположение – значит принять эту
жертву, поверить в то, что его избранность позволяет ему продолжать свой путь за счёт чужих жизней, страданий, ступая по сломанным хребтам судеб других людей. Чтобы выполнить своё предназначение.
Олег, конечно, был слишком мал ещё, чтобы задаваться вопросом, зачем он появился на свет. Но если бы ему пришлось над этим размышлять, вряд ли он согласился бы с такой участью и с такой миссией. Наверное, ему хотелось бы рассчитывать на нечто более значимое... И уж если жертвовать своей жизнью, чтобы спасти чужие – то не так несуразно, а хотя бы благородно и осмысленно.
Перед глазами встало лица Михаила Порфирьевича, Данилы, Третьяка, сведённое судорогой и покрытое пеной страшное лицо погибшего от ядовитой иглы бойца. За что они погибли? Почему сам он смог выжить? Что дало ему эту возможность, это право? Артём пожалел, что рядом с ним сейчас нет Ульмана, который одной насмешливой репликой рассеял бы его сомнения. Разница между ними была в том, что путешествие по метро заставило Артёма смотреть на мир сквозь некую многогранную призму, а Ульмана его суровая жизнь научила глядеть на вещи проще – через прицел снайперской винтовки. Неизвестно, кто из них двоих был прав, но поверить в то, что на каждый вопрос может быть всего один, истинный ответ, Артём уже не мог.
Вообще в жизни, и особенно в метро всё было нечётким, изменяющимся, неабсолютным. Сначала ему объяснил это Хан – на примере станционных часов. Если такая основа восприятия мира, как время, оказывалась надуманной и относительной, то что же говорить о других «непреложных» представлениях о жизни?
Всё – от голоса труб в туннеле, через который он шёл, сияния кремлёвских звёзд и до вечных тайн человеческой души имело сразу несколько объяснений. И особенно много ответов было на вопрос «зачем?». Все - от людоедов с Парка Победы до бойцов бригады имени Че Гевары – знали, что ответить. У каждого – сектантов, сатанистов, фашистов, философов с автоматами, вроде Хана – были свои ответы. И именно поэтому Артёму было трудно выбрать и принять один из них. Встречая каждый день ещё один, он не мог заставить себя поверить в то, что именно он – истинный, потому что назавтра мог возникнуть новый, более точный и всеобъемлющий.
Кому верить? Во что? В Великого червя – людоедского бога, перекроенного из поезда, заново населяющего бесплодную выжженную землю, в гневного и ревнивого Иегову, в его перевёрнутое вверх ногами отражение - Сатану, в победу коммунизма во всём метро, или в превосходство курносых блондинов над курчавыми смуглыми брюнетами? Что-то подсказывало Артёму, что никакого различия между этим не было. Вера была просто палкой, которая поддерживала человека, не давая ему оступиться, и помогая подняться на ноги, если он споткнулся и упал. Когда он был маленьким, его рассмешила история отчима про то, как обезьяна взяла палку в руки и стала человеком. С тех пор она её уже не выпускала, из-за этого так и не распрямившись до конца, думал он сейчас.
Он мог понять, почему и зачем человеку нужна была эта опора. Без неё жизнь становилась пустой, как заброшенный туннель. В ушах Артёма всё ещё отдавался отчаянный крик дикаря с Парка Победы, узнавшего, что Великий червь – всего лишь выдумка жрецов его народа. Нечто похожее он чувствовал и сам, узнав, что и Невидимых Наблюдателей не существует. Но ему отказ от Наблюдателей, Червя и других богов метро давался намного легче.
В чём же дело? Значит ли это, что он не такой, что он сильнее, чем остальные? Артём понял, что он лукавит. Палка была и у него в руках, и он должен набраться смелости, чтобы признать это.
Опорой ему служило сознание того, что он выполняет задание огромной важности, что на кон поставлено выживание всего метро, и что эта миссия не случайно была поручена именно ему. Сознательно или нет, Артём во всём искал доказательства того, что он был избран для исполнения этого задания, но не Хантером, а кем-то или чем-то другим. Уничтожить чёрных, избавить от них свою родную станцию, близких людей, помешать тому, что они разрушат метро. Это была задача, достойная того, чтобы стать стержнем его жизни. И всё, что с ним случилось во время его странствий, доказывало только одно – он не такой, как все. Ему предуготовано что-то особенное. Именно он должен был стереть в порошок, истребить нечисть, которая в противном случае сама расправилась бы с остатками человечества. Пока он шёл по этому пути, верно истолковывая посылаемые ему знаки, его воля к успеху гнула реальность, играла со статистическими вероятностями, отводя пули и отталкивая чудовищ и врагов, а союзников заставляя появляться в нужное время и в нужном месте. Как иначе понять, почему Данила отдал ему план расположения ракетной части, а сама эта часть чудом не была уничтожена десятки лет назад? Как ещё объяснить то, что вопреки здравому смыслу он встретил Антона – одного из немногих, а может, единственного выжившего ракетчика широкого профиля на всё метро? Вкладывая в руки Артёма могучее орудие и посылая ему человека, который поможет ему нанести смертельный удар по необъяснимой и беспощадной силе, сокрушить её? Как истолковать его чудесные спасения из самых отчаянных ситуаций? Пока он верил в своё предназначение, он был неуязвим, хотя ступающие рядом с ним люди гибли один за другим.
Его мысли соскользнули на сказанное Сергеем Андреевичем на Полянке – про судьбу и сюжет. Тогда эти слова толкнули его вперёд, словно новая, смазанная пружина, вставленная в изношенный проржавевший механизм заводной игрушки. Но вместе с тем, они были ему чем-то неприятны. Может, оттого, что его теория лишала Артёма свободной воли, и если бы он пошёл теперь вперёд – то не следуя собственному решению, а покоряясь сюжетной линии своей судьбы. А с другой стороны – как можно было после всего произошедшего с ним отрицать существование этой линии? Теперь он не мог уже больше поверить в то, что вся его жизнь – только цепь случайностей. Слишком много пройдено уже, и с этой колеи нельзя так просто сойти. Если он зашёл так далеко, он должен идти и дальше – такова неумолимая логика его пути. И главное, ему совсем этого не хотелось. Сейчас уже поздно сомневаться, и нельзя уже отвернуться и двинуться обратно. Он должен идти вперёд, даже если это означает ответственность не только за его собственную жизнь, но и за жизнь других. Эти жертвы не напрасны, он должен их принимать, он должен пройти свой путь до конца и закончить то, ради чего он оказался в этом мире. Это и есть его судьба.
Как же ему раньше не хватало этой ясности в мыслях, удивился Артём. Сомневался в своей избранности, отвлекался на глупости, всё время колебался, хотя ответ всегда был рядом. Прав был Ульман: усложнять жизнь ни к чему.
Он шёл, бодро печатая шаг. Никакого шума из труб он так и не услышал: словно в подтверждение его слов в туннелях до ВДНХ вообще не встретилось ничего опасного. Однако всё время Артёму попадались люди, идущие к Проспекту Мира: он двигался наперекор потоку несчастных, загнанных людей, бросивших всё и бегущих от опасности. Они озирались на него, как на сумасшедшего: он один шёл в самое логово ужаса, в то время как остальные старались покинуть проклятые места. Ни у Рижской, ни у Алексеевской дозоров не было. Погрузившись в свои мысли, Артём сам не заметил, как подошёл к ВДНХ, хотя и прошло не меньше двух часов.
Ступив на станцию и оглядевшись вокруг, он невольно вздрогнул – до того она напоминала ему ту ВДНХ, которую он видел в своих кошмарах. Половина освещения не работала, в воздухе стоял запах пороховой гари, а где-то в отдалении слышались стоны и надрывный женский плач.
Он взял автомат в руки и двинулся вперёд, осторожно огибая арки и внимательно присматриваясь к теням. Было похоже, что чёрным удалось по крайней мере один раз прорвать заслоны и добраться до самой станции. Часть палаток была размётана, в нескольких местах на полу виднелись засохшие следы крови. В других ещё жили, кое-где внутри сквозь брезент даже просвечивал фонарик.
Из северного туннеля доносилась отдалённая стрельба. Выход в него был перекрыт горой мешков с грунтом в человеческий рост. Три человека прижимались к этой ограде, видимо, наблюдая за туннелем сквозь бойницы или держа подходы на прицеле.
- Артём? Артём! Ты здесь откуда? – окликнул его знакомый голос.
Обернувшись, он заметил Кирилла – одного из членов отряда, с которым он в самом начале своего путешествия выбирался с ВДНХ. Рука у Кирилла свисала на перевязи, а волосы на голове были всклокочены ещё больше, чем раньше.
- Вот, вернулся, - неопределённо ответил Артём. – Как вы тут держитесь? Где дядя Саша, где Женька?
- Женька! Кого хватился... Убили его, неделю назад уже, - мрачно сказал Кирилл.
Сердце у Артёма ухнуло вниз.
- А отчим?
- Сухой жив-здоров, командует. В лазарете сейчас, - он махнул рукой в направлении лестницы, ведущей к новому выходу со станции.
- Спасибо! – Артём бросился бежать.
- А ты-то где был? – вдогонку ему закричал Кирилл.