Метро 2033 | Ролевая игра

Это было страшно. Когда надо было идти от ВДНХ к Рижской, хотя Артём и знал, да и командир их предупреждал, что всякое может произойти, но всё-таки - через эти туннели каждый день шли люди, туда и обратно, и потом, - впереди была другая обитаемая станция, на которой их ждали, и хотя надо было быть готовым ко всему, в глубине души все они понимали, что слова командира - так, необходимая формальность, чтобы были ко всему готовы, да ещё желание попугать немного молодёжь, чтобы не зевала. Там было просто неприятно, как всем и всегда бывает неприятно уходить с освещённой спокойной станции. Даже когда они отправлялись в путь к Проспекту Мира с Рижской, несмотря на все сомнения, можно было тешить себя мыслью, что впереди - одна из станций Ганзы, и есть куда идти, и можно будет отдохнуть, ничего не опасаясь.
Но тут было просто страшно. Туннель, лежащий перед ними, был совершенно чёрным, здесь царила какая-то необычная, полная, абсолютная тьма, густая и почти осязаемая, пористая, как губка, она жадно впитывала лучи их фонаря, их еле хватало, чтобы осветить пятачок земли в шаге впереди. Напрягая до предела слух, Артём пытался различить зародыш того странного болезненного шума, но тщетно: наверное, звуки проникали через эту тьму так же трудно и медленно, как и свет. Даже бодро грохотавшие всю дорогу подкованные Бурбоновы сапоги в этом туннеле звучали вяло и приглушённо. Довольно долго они шли молча, но тишина давила всё больше и под конец Артём не выдержал.
- Слушай, Бурбон, - заговорил он, пытаясь рассеять наваждение. - А это правда, что здесь недавно какие-то отморозки на караван напали?
Тот ответил не сразу, Артём подумал даже, что он не расслышал вопроса и хотел повторить его, но тут Бурбон отозвался.
- Слышал чего-то такое, - ответил он. - Но меня тут не было тогда, точно сказать не могу.
Слова его тоже звучали как-то тускло, и Артём с трудом выловил смысл из услышанного, стараясь отделить значение слов от своих тяжело ворочающихся мыслей о том, почему же здесь так плохо слышно.
- А как же их, никто не видел, что ли? Тут же с одной стороны - станция, и с другой - станция? Куда они ушли? - продолжал он, и не потому, что это его особенно интересовало, просто для того, чтобы слышать свой голос.
Прошло ещё несколько минут, прежде чем Бурбон наконец ответил, но на этот раз у Артёма уже не было желания торопить его, в голове отдавалось эхо от слов, только что произнесённых им самим, и он был слишком занят, вслушиваясь в его отголоски.
- Тут, говорят, где-то есть это... Типа, люк. Замаскированный. Его не видно так. В такой темноте вообще чего-нибудь разглядишь? - с каким-то неестественным раздражением добавил Бурбон.
Потребовалось ещё время, чтобы Артём смог вспомнить, о чём они говорили, мучительно попытаться уцепиться за крючочек смысла и задать свой следующий вопрос, просто потому, что он хотел продолжить разговор, пусть такой неуклюжий и трудный, но спасавший их от тишины.
- А тут всегда так... темно? - спросил Артём, испуганно чувствуя, что даже этот его вопрос прозвучал как-то слишком тихо, словно ему заложило уши.
- Темно? Тут - всегда. Везде темно. Грядёт... великая тьма, и... окутает она мир, и будет... властвовать превечно, - делая бессмысленные паузы, откликнулся Бурбон.
- Это что - книга какая-то? - выговорил Артём, замечая про себя, что ему приходится прилагать всё большие усилия, чтобы расслышать свои слова, вскользь обращая внимание на то, что язык Бурбона пугающе преобразился, но не имея достаточно сил, чтобы удивиться этому.
- Книга... Бойся... истин, сокрытых в древних... фолиантах, где... слова тиснёны золотом и бумага... аспидно-чёрная... не тлеет, - произнёс тот тяжело, и Артёма ударила мысль, что тот отчего-то больше не оборачивается, как раньше, когда обращается к нему.
- Красиво! - почти закричал Артём. - Откуда это?
- И красота... будет низвергнута и растоптана, и... задохнутся пророки, тщась произнести предречения... свои, ибо день... грядущий будет... чернее их самых зловещих... страхов, и узренное ими... отравит их разум...- глухо продолжил Бурбон и внезапно остановившись, резко повернул голову влево, так что Артёму послышалось даже, что трещат его шейные позвонки, и заглянул Артёму прямо в глаза, и от увиденного Артём отшатнулся назад.
Глаза Бурбона были широко распахнуты, но зрачки были странно сужены, они превратились в две крошечные точки, хотя в кромешной тьме туннеля должны были бы вырасти, пытаясь зачерпнуть как можно больше света. Лицо его было неестественно спокойным, разглаженным, и ни один мускул не был напряжён, и даже разгладилась постоянная презрительная усмешка.
- Я умер, - размеренно проговорил Бурбон. - Меня больше нет, - и, прямой как шпала, рухнул лицом вниз.
И тут же, в этот самый момент в уши Артёму ворвался тот самый прежний звук, но теперь он не начинался с нуля, постепенно разрастаясь и усиливаясь, как это было тогда, нет, он грянул сразу на полной громкости, оглушив его, выбив на мгновенье почву из-под его ног. В этом месте он был намного мощнее, и Артём, распластанный по земле, раздавленный, долго не мог собрать свою волю в кулак, чтобы подняться. Зажав руками свои уши, как он сделал в прошлый раз, одновременно закричав на пределе возможностей своих связок, Артём рванулся вперёд и поднялся с пола. Потом, подхватив выпавший из рук Бурбона фонарь, он начал лихорадочно шарить им по стенам, пытаясь найти источник шума, разорванную трубу, как это было раньше. Но трубы здесь были абсолютно целые, и звук шёл, скорее, откуда-то сверху. Не найдя ничего, Артём вернулся к Бурбону. Тот неподвижно лежал в той же позе, и когда Артём перевернул его лицом вверх, то увидел, к своему ужасу, что глаза у того всё ещё открыты. Артём, с трудом вспоминая, что надо делать, положил руку ему на запястье, чтобы услышать пульс, пусть слабый, как нитка, пусть сбивчивый, но услышать его... Тщетно. Тогда он схватил Бурбона за руки, и, обливаясь потом, потащил его тяжеленную тушу вперёд, прочь от этого места, и это было дьявольски трудно, он ведь даже забыл снять с того рюкзак.
Через несколько десятков шагов он вдруг запнулся обо что-то мягкое, и в нос ударил тошнотворный сладковатый запах, ему сразу вспомнились слова «Мы об них ещё споткнёмся», и он, стараясь не смотреть под ноги, делая двойное усилие, миновал распростёртые на рельсах тела, и всё тянул, тянул Бурбона за собой. Голова Бурбона безжизненно свисала, обезнадёживая Артёма, и его холодеющие руки выскальзывали из вспотевших от напряжения ладоней, но Артём не обращал на это внимания, он не хотел обращать на это внимания, он должен был забрать Бурбона оттуда, ведь он обещал ему, ведь они договорились!
Шум понемногу стал затихать и в одно мгновенье вдруг исчез совсем. Опять настала мертвенная тишина, и, почувствовав огромное облегчение, Артём позволил себе наконец сесть на рельс и перевести дыхание. Бурбон неподвижно лежал рядом, и Артём, тяжело дыша, с отчаянием глядел на его бледное лицо. Минут через пять он буквально заставил себя подняться на ноги и, взяв Бурбона за запястья, спиной вперёд, запинаясь, двинулся дальше. В голове было совершенно пусто, звенела только злая решимость во что бы то ни стало дотащить этого человека до следующей станции. Потом ноги подогнулись, и он повалился на пол, но, пролежав так несколько минут, снова пополз вперёд, теперь перехватив Бурбона за воротник. «Я дойду, я дойду, я дойду ядойду ядойдуядойдудойду», - твердил он себе, хотя сам уже в это больше не верил. Совсем обессилев, он стащил с плеча свой автомат, перевёл дрожащими пальцами предохранитель на единичные выстрелы и, направив ствол на юг, выстрелил и позвал: «Люди!», но последний звук, который он расслышал, был не человеским голосом, а шорохом крысиных лап и предвкушающим повизгиванием.
Он не знал, сколько он пролежал вот так, вцепившись Бурбону в воротник, сжав рукоятку автомата, когда глаза резанул луч света. Склонившись, над ним стоял незнакомый пожилой мужчина с фонарём в одной руке и диковинным ружьём в другой.
- Мой юный друг, - обращаясь к нему, сказал человек приятным звучным голосом. - Ты можешь бросить своего приятеля. Он мёртв, как Рамзес Второй. Ты хочешь остаться здесь, чтобы воссоединиться с ним на небесах как можно скорее, или он пока подождёт?
- Помогите мне донести его до станции, - слабым голосом попросил Артём, прикрываясь рукой от света фонаря.
- Боюсь, что эту идею нам придётся с негодованием отвергнуть, - огорчённо сообщил тот. - Я решительно против превращения станции метро Сухаревская в склеп, она и так не слишком уютна. И потом, если мы и донесём бездыханное тело твоего спутника дотуда, вряд ли кто-нибудь на этой станции возьмётся проводить его в последний путь должным образом. Существенно ли, разложится оное тело здесь или на станции, если его бессмертная душа уже вознеслась к Создателю? Или перевоплотилась - в зависимости от вероисповедания. Хотя все они в равной степени заблуждаются.
- Я обещал ему... - выдохнул Артём. - У нас был договор.
- Друг мой! - нахмурившись, сказал тот. - Я начинаю терять терпение. Не в моих обычаях помогать мертвецам, потому что в мире есть достаточно живых, нуждающихся в помощи. Я возвращаюсь на Сухаревскую: от долгого пребывания в туннелях у меня начинается ревматизм. Если ты хочешь повидаться со своим товарищем как можно скорее, советую тебе остаться здесь. Крысы и другие милые создания помогут тебе в этом. И потом, если тебя беспокоит юридическая сторона вопроса, то по смерти одной из сторон договор считается расторгнутым, если какой-либо из пунктов не гласит обратное.
- Но ведь нельзя его просто бросить! - тихо пытался убедить своего спасителя Артём. - Это же был живой человек. Оставить его крысам?!
- Это, по всей видимости, действительно был живой человек, - откликнулся тот, скептически оглядывая тело. - Но теперь это, несомненно, мёртвый человек, и это не одно и то же. Ладно, если ты очень хочешь, потом ты сможешь вернуться обратно, чтобы разжечь погребальный костёр, или что вы там делаете. Вставай! - приказал он, и Артём против своей воли поднялся на ноги.
Он, несмотря на Артёмовы протесты, решительно стащил с Бурбона его рюкзак, накинул его себе на плечо, и, поддерживая Артёма, быстро зашагал вперёд. Вначале Артёму было тяжело идти, но с каждым новым шагом незнакомец словно одарял его частью своей кипучей энергии, боль в ногах прошла, и рассудок немного прояснился. Он всмотрелся пристальней в лицо своего спасителя. На вид ему было за пятьдесят, но выглядел он на удивление свеже и бодро. Рука его, поддерживающая Артёма, была тверда и ни разу за весь их путь не вздрогнула от усталости. Седеющие коротко стриженые волосы и маленькая аккуратная бородка даже насторожили Артёма: был он какой-то слишком ухоженный для метро, в особенности для того захолустья, в котором он, судя по всему, обитал.
- Что случилось с твоим приятелем? - спросил он Артёма. - С виду непохоже на нападение, разве что его чем-нибудь отравили... И очень хочется надеяться, что это - не то, что я думаю, - прибавил он, не распространяясь о том, чего именно он опасается.
- Нет... Он сам умер, - не имея сил объяснять сейчас странные обстоятельства гибели Бурбона, о которых он сам только начал догадываться, отделался Артём. - Это долгая история. Я потом расскажу.
Туннель вдруг расступился, и Артём, совершенно неожиданно для себя, оказался на станции. Что-то здесь показалось ему очень странным, непривычным, и прошло несколько секунд, пока до него дошло наконец, в чём дело.
- Здесь что - темно? - обескураженно спросил он у своего спутника.
- Здесь нет власти, - отозвался тот. - И некому дать всем живущим здесь свет. Поэтому каждый, кто нуждается в свете, должен добыть его себе сам. Кто-то может сделать это, кто-то нет. Но не бойся, по счастью, я отношусь к первому разряду, - он резво забрался на перрон и подал Артёму руку.
Они свернули в первую же арку и вышли в зал. Один лишь длинный проход, колоннады и арки по бокам, обычные железные стены, отсекающие эскалаторы, еле освещённая в нескольких местах тщедушными костерками, а большей частью погружённая во мрак, Сухаревская являла собой зрелище гнетущее и очень унылое. У костерков копошились кучки людей, кто-то спал прямо на полу, от огня к огню странные полусогнутые фигуры в лохмотьях, все они жались к середине зала, подальше от туннелей.
Костёр, к которому незнакомец привёл Артёма, был заметно ярче остальных, и находился далеко от центра платформы.
- Когда-нибудь эта станция выгорит дотла, - подумал вслух Артём, уныло оглядывая зал.
- Через четыреста двадцать дней, - спокойно сообщил ему его спутник. - Так что до тех пор тебе лучше покинуть её. Я, во всяком случае, именно так и собираюсь сделать.
- Откуда вы знаете? - поражённо спросил у него Артём, вспоминая мигом все слышанные рассказы о магах и экстрасенсах, и всматриваясь в его лицо, пытаясь увидеть на нём печать неземного знания.
- Материнское сердце-вещун тревожно, - улыбаясь, ответил тот. - Всё, теперь ты должен поспать, а потом мы с тобой познакомимся и поговорим.
С его последним словом на Артёма вдруг опять навалилась чудовищная усталость, накопленная в противостоянии в туннеле перед Рижской, в ночных кошмарах, в последнем испытании его воли, и, не в силах сопротивляться больше, Артём опустился на кусок брезента, раскинутый у костра, подложил под голову свой рюкзак и провалился в долгий пустой сон без сновидений.