Отправлено: 06.02.08 15:35. Заголовок: Вместо послесловия. ..

Вместо послесловия. Костры.

— … дети меня иногда спрашивают — почему мы жжем костры, если есть электричество, почему рискуем пожаром, почему выжигаем драгоценный кислород… Я не знаю точного ответа, но мне кажется, что это древний рефлекс, атавизм. Когда‑то огонь сделал наших пращуров людьми, согрел их в их сырых каменных пещерах… А еще — человеку надо видеть что‑то… такое… Раньше мы могли смотреть на звезды, на облака, плывущие по небу, на реки, на текущую воду, на огонь, на играющих детей и животных… Это было то, на что можно было смотреть бесконечно долго. Теперь… теперь небо закрыто для нас сводами тоннелей, текущая вода для нас — опасность, с которой надо бороться… наши дети забыли, как надо играть, а животные для нас — только пища… Остался только огонь, и только эту роскошь мы пока можем себе позволить, чтобы оставаться людьми. Если когда‑то наступит день, когда мы погасим последний костер — умрет надежда, останется только мрак и сырость…
— …когда я срочку служил, у нас байка была… ну или притча такая, что ли…
Господь сотворил всех людей равными, и сказал он, что это хорошо. И любили люди друг друга, и были они все как братья. Но Диавол хотел не этого, он хотел, чтобы люди обижали друг друга, чтоб возвышались один над другим, чтоб ненавидели один другого, чтоб унижали старшие младших и сильные слабых. И тогда создал Диавол Армию… И увидел это Господь, и заплакал. И не мог Господь изменить этого, но сердце его преисполнилось печали, и захотел он помочь хотя бы немногим. И захотел он, чтобы даже в Армии было место, где люди опять стали братьями друг другу… И тогда создал Господь Спецназ…
— Странно… У нас в Корпусе тоже такая притча была… только кончалась она чуть по другому: «и создал тогда Господь всемогущий морскую пехоту»…
— … а как ты думаешь, та девушка на коне ‑она кто была?
— Это Ленкина душа была… Ленка мне рассказывала, она девчонкой любила у бабки в деревне верхом кататься… и конь у нее был серый в яблоках любимый… Она в душе всегда девчонкой оставалась… вот мы и встретились с ней напоследок…
— …скажи, а звезды — они какие? Я в книжках читал, что они светят… Это как лампочки, да? Или как костер? А солнце?
— … река времени остановилась, и История закончилась… И настал Конец, и те кто его пережил, сошли во мрак вечный…
— Хорош всякую муйню тут втюхивать, пошелнах от костра! Ишь, ходят тут всякие, ща караульного крикну, он тебя на трехсотый метр выведет и шлепнет нах… сначала погреться попросился, а потом завел шарманку…
— … звезды ‑они как далекие лампочки, такие далекие, что почти не видны… смотришь на нее прямо — не видишь, взгляд в сторону отведешь — и видно… много их… И мерцают… Красиво это было…
— …Эй, кто там?
— Да не, померещилось…
— Может, крыса пробежала…
— Много их что‑то стало… Как бы беды не было… Вот на этой… как ее… которую затопило… говорят, тоже сначала крыс все чаще встречали, а потом они все в тоннель ушли, на север… и ни одной не осталось… а через час залило…
— Да скажешь тоже… Кто тебе рассказать‑то смог, если там и живых‑то никого не осталось…
— … а я вчера книжку купил у барыги на «Китай‑городе». Про любовь…
— Гыг… с картинками?
— Ы‑ы‑ы‑ы‑ы… чтоб лучше свою Натку…
— Дураки вы… там красиво все так написано… В жизни так уже не бывает… и не будет…

— … Была у капитана жена,
Пекла для капитана блины,
Пришла тут к капитану война,
И увела его от жены.
А, впрочем, было наоборот,
Да в общем‑то без разницы уж.
Война себе и дальше идёт,
А капитан теперь — её муж.
Была у капитана судьба,
Где разных красок было не счесть,
Теперь на его узких губах,
Лишь никотин, да холод, да жесть,
А где‑то Пугачёва поёт,
А где‑то олигархов громят…
Нет, каждому — конечно своё,
Да жалко молодых пацанят…

— Командир, а олигархи — это кто?
— Да помолчи ты… извини, командир, давай дальше…
— …а рожки лентой лучше сматывать вот так, смотри… блин, молодые, всему учить вас надо…
— …короче, сейчас заберете оружие из тайника, и завтра утром начнем… Первый взвод атакует по левому тоннелю, второй ‑по правому. С другой стороны станции заслон наш будет с пулеметами, так что смотрите — своих не постреляйте, и под пули не лезьте! Опознавательный знак — белые повязки на правой руке и на голове…
— …Блин, я на «Спортивной» был ‑там мужики до сих пор барахло с рынка таскают… его по дешевке можно у них взять… Неспокойно там… в тупиках за станцией, ох неспокойно… Ну да ладно, я как обратно уже шел, через эсэсвэ на Кольцо, там еще пост ганзейский в глухом тупичке, помнишь… Так меня знакомый догнал, он с «Фрунзенской» сам, но дела у него по всей западной стороне Кольца, от «Октябрьской» до «Белорусской»… Так вот он рассказал, пока в очереди на таможне стояли, что «дикие сталкеры» от «Спортивной» с боем отступали, как раз к ним на «Фрунзенскую» с ранеными и вернулись… Черт знает, с кем они там наверху сцепились — так и не раскололись, но по разговорам вышло, что троих убитыми потеряли, и машину еще, ну и четверо раненых… Заплатили они коменданту станции очень щедро, очень… только чтоб он их обратно наверх не гнал… вот так‑то, паря… Что там такое — не знаю, да и проверять не хочется…
— …Пап, пап, посмотри, какия я тут красивые разноцветные картинки у сталкера на три патрона к ПМ выменял… Две больших пачки… Тут и дома какие красивые нарисованы, это ведь дома, да? И дядьки какие‑то… Буквы, цифры… Правда, три пээмки за такие картинки не жалко, а, пап? Хотя одинаковых много, ну да ладно, я с ребятами поменяюсь на что‑нибудь…

— … Горят огни, проходят годы и века,
Горят огни — мы расстаемся навсегда,
Горят огни — а нам плевать на этот свет,
И мы растаем в дымке сигарет…

Эй, маэстро, эй ты, фраер в том углу,
Где пляшет дева, а ноги чуть не к потолку,
А как у нас перевернулось все кругом,
А к черту женщин, к дьяволу закон…

И выйдем мы на перекресток трех дорог,
Отхватим там свой самый лакомый кусок,
Пойдем в кабак, поставим к стойке автомат,
И кто‑то громко крикнет из ребят:

«Эй, маэстро, эй ты, фраер в том углу,
Где пляшет дева, а ноги чуть не к потолку,
А как у нас перевернулось все кругом,
А к черту женщин, к дьяволу закон…»

Вам не понять судьбу заброшенных ребят,
Вам не понять, о чем они теперь грустят,
Не о любви, которой нет уж сотню лет,
И от нее остался белый след…